Предисловие

С братской любовью к Владыке Митрополиту Антонию предпосылаю своих несколько слов его богомудрым словам и размышлениям.

Прежде всего, читая его поучения мы должны знать и помнить, что это всегда устное слово, обращенное к живому слушателю и рассчитанное на живое общение в храме в молитвенной обстановке.

Владыка Антоний говорит просто и не стремится к „захватывающему эффекту”, чем грешат современные проповедники, желающие более на себя обратить внимание. Владыка же подражает Святому Апостолу Павлу, который говорит, что „И слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении Духа и Силы” (I Кор. 2, 4). И действительно, слово Митрополита Антония производит сильное впечатление на слушателей, коим и я не раз был, потому что оно отражает его личный духовный опыт. Владыка не просто говорит правильные слова, не просто поучает как надо жить, но свидетельствует нам от своего духовного делания, открывая часто слушателям свои личные переживания тех истин веры и благочестия, о которых проповедует. Именно эти сокровенные переживания веры и придают словам Владыки Антония убедительность и делают излишними всякого рода софистические рассуждения. Его проповедь исполнена Христовой любви к человеку, она – возвещение Благой Вести о Вечной Жизни.

Владыка Антоний весьма известный в современном мире проповедник. Его талант учительства общепризнан. Его проповеди обращены не к узкому кругу людей, но он открыт ко всем людям. И это придает его слову Евангельский Дух u Апостольский характер: „Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа” (Мф. 28, 19).

Да благословит Господь и впредь „служение Слову” (Деян. 6, 4) дорогого брата нашего Высокопреосвященнейшего Митрополита Антония.

А это издание его воскресных проповедей, уверен, будет желанной духовной пищей, укрепляющей читающего на пути к Царству Небесному.

6/19 ноября 1995 г. Неделя 23-я по Пятидесятнице.


Митрополит Сурожский Антоний

О ПРОПОВЕДНИЧЕСТВЕ

За последние лет 25, вероятно, я положил себе правилом заранее не прочитывать Евангелие, которое будет читаться за службой. Разумеется, все эти чтения я все равно знаю почти наизусть, так что это не бывает „вдруг” совсем неизвестное благовестие: но я стараюсь читать его вслух народу, потом продолжать служить литургию и дать этому тексту дойти глубоко до меня. Опыт мне показывает, что каждый раз евангельское слово рождает какой-то ответ, и я тогда просто, выходя на проповедь, говорю: „Мы читали то-то, и вот что я хочу вам сказать об этом...” – именно то, что меня задело.

Один раз было – как вам сказать? – очень печально. Я был в миноре, усталый, я прочел текст, и он до меня не дошел. И в течение всей службы я переживал с ужасом тот факт, что Господь ко мне обратился со Своим словом, а у меня ничего не дрогнуло в душе. Когда пришло время проповедовать (я всегда проповедую перед отпустом), я вышел и сказал: „Вот что случилось. Вы понимаете, какой это ужас: Господь мне говорит какие-то слова, а все, что я могу Ему ответить, это: Не доходит, мне нечего Тебе отвечать. Слова как будто падают на каменную почву...” Я сказал так, и это тоже была проповедь, причем такая, которая соответствует опыту многих. Несколько человек из прихожан говорили мне: „Спасибо, что Вы это сказали, потому что и с нами это бывает, но мы никогда не посмели бы это высказать”.

К проповеди не готовятся, просто засев за письменный стол и окружив себя толкованиями святых отцов. Когда отцы говорили, их слово шло из сердца, они кричали из глубины своего опыта. Если мы будем просто повторять то, что они говорили, никуда не достигнет их крик. Если слово, которое ты говоришь в проповеди, тебя ударяет в душу, если глубоко вонзается, как стрела, в твое собственное сердце, оно ударит в чужую душу и вонзится в чужое сердце. Но если проповедник будет говорить вот „этим людям” то, что ему думается, „им полезно знать”, то большей частью это будет бесполезно, потому что ума это, может быть, коснется, но жизнь ничью не перевернет. Конечно, надо иметь какое-то знание, конечно, надо понимать, о чем говорит Евангелие или отрывок Священного Писания, но этого мало. Если твоя проповедь тебя самого не ранит в самые глубины, если ты не предстоишь в ужасе перед Богом и не говоришь в Его имя (может быть, себе в суд или осуждение, но во спасение другим), то такая проповедь ничью жизнь не переменит.


Неделя 31-я по Пятидесятнице. Исцеление слепого

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Перед Крещением Господним, перед тем славным днем, когда Христос пришел на берега Иордана креститься от Иоанна, святой Иоанн Креститель призывал всех к нему приходящих к покаянию, то есть к тому, чтобы отвернуться от всего, что делало их недостойными собственного человеческого звания, недостойными Бога, призывал их к тому, чтобы предаться Богу всей душой, всем умом, всем сердцем, всей волей – и всей крепостью и слабостью своей.

И так же Церковь, перед началом вскоре наступающего Поста, предоставляет нам несколько подготовительных недель, когда из недели в неделю будут явлены нам самые обыкновенные, но и самые разрушительные грехи, которые нам мешают стать Божиими людьми.

Перед началом этих подготовительных недель вспоминается слепой Вартимей, которого Господь исцелил от приобретенной слепоты. Таковы и мы; мы не слепы от рождения, – мы делаемся слепыми, потому что видимое нам закрывает взор к невидимому. И вот, мы должны в течение этой недели поставить перед собой вопрос о нашей слепоте и о прозрении. Прозреть нам надо во многих отношениях. Нам надо научиться видеть в себе зло, которое делает нас мелкими, недостойными даже человеческого звания, не говоря уже о том, что оно нас делает неспособными приобщиться Божественной природе, – что является нашим призванием. Но мы должны также научиться видеть в себе образ Божий, ту святыню, которую вложил в нас Господь и которую мы должны уберечь, укрепить, которой мы должны дать воссиять полным светом через подвиг всей жизни.

Мы должны также научиться по-новому вглядываться в нашего ближнего. Мы слишком легко видим его недостатки; мы должны, в течение этих дней и последующих недель, научиться так всматриваться в глубины каждого нашего ближнего, чтобы увидеть в нем этот святой, Божественный образ, и научиться благоговейно, трепетно относиться к каждому человеку вокруг нас.

Но для того, чтобы видеть, нам порой нужно посмотреть на себя в зеркало; какое же зеркало у нас есть? – Евангелие. В Евангелии мы видим совершенного Человека Иисуса Христа, каким мы призваны стать. И мы видим вокруг Него и праведников и грешников: и грешников погибающих, и грешников в покаянии спасающихся. Давайте читать Евангелие благоговейно, вдумчиво, серьезно, с тем, чтобы через него увидеть в себе и все светлое, и все темное, чтобы научиться видеть и в других тот невечерний, неумирающий свет, которого никакая тьма не может заглушить ни в нем, ни в нас. И тогда мы сможем устремиться через подготовительные недели Великого Поста к дивным дням Страстной седмицы и к Воскресению Христову. Аминь.

13 января 1991 г.


 Неделя 32-я по Пятидесятнице. О Закхее

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

На прошлой неделе мы слышали рассказ о слепом Вартимее. Этим рассказом Церковь напоминала нам о том, что мы все слепы: не физической слепотой, а духовной; и напоминает нам, что избыть эту духовную слепоту мы можем, только если обратимся к Единственному, Который имеет власть нас исцелить, Который является светом во тьме, Который является жизнью и целостью жизни.

Если мы над этим задумались (как мы должны были сделать) на прошлой неделе, то мы теперь начинаем, может быть, прозревать нечто в себе: хотя бы нашу греховность, хотя бы нашу несостоятельность, хотя бы то, что у нас голод есть, но что побеждается этот голод косностью, ленью, страхом. И сегодня, в рассказе о Закхее, мы видим, в чем заключается этот страх. Чего мы ищем больше: одобрения людей или встречи с Богом? Чего мы хотим больше: того, чтобы не стать посмешищем, чтобы никто от нас не отворачивался из-за того, что мы выбрали Бога против всего, – или хотим мы Бога любой ценой?

Святой Иоанн Лествичник говорит нам, что тщеславие, то есть искание одобрения человеческого при безразличии к суду Божию, является ненавистью к Богу и трусостью перед людьми: каково наше положение? Конечно, не люди над нами смеются в обществе, в котором мы живем, не они нам страшны, но нам страшно столько в нас самих! Люди нас простят за то, что мы ищем Бога – лишь бы мы не были им вызовом и оскорблением; готовы ли мы на это? Готовы ли мы всем строем нашей жизни быть вызовом и оскорблением, готовы ли мы на это? Готовы ли мы всем строем нашей жизни быть вызовом той жизни, которую безбожный мир и каждый из членов безбожного мира, включая нас самих, строит? Готовы ли мы встретить в себе самих противоречия нашего искания Бога? Готовы ли мы отвергнуть помышления, чувства, желания, страхи, которые действуют в нас, ради того чтобы сказать: „Нет! Пусть смеются надо мной люди, пусть все, что во мне есть прошлого, безбожного, чуждого Богу, восстает, а я все-таки буду искать Бога, Который единственный может быть праведным судьей надо мной”... Тщеславие мы должны отринуть как отвержение Божиего суда, как отрицание права нашей собственной совести с нами говорить именем Божиим.

В другом месте Евангелия сказано: примиряйся с твоим соперником, пока ты еще на пути, пока он тебя не поставил перед лицом судии, потому что тогда будет поздно... И отцы нам говорят, что соперник этот – наша совесть, которая в течение всей жизни нашей нас обличает в том, чего мы не делаем, или в том, что мы творим.

Обратим внимание на это; это второе предупреждение на пути, который нас ведет к началу Великого поста. Теперь время покаяния, теперь время очнуться, теперь время начать! Положим же начало благое – снова, если положили его на прошлой неделе, или положим его теперь, если еще не клали. И изо дня в день, из недели в неделю будем слушать, прислушиваться к нашей совести, искать Бога и правды Его; и только тогда сможем мы вступить очищенными или, во всяком случае, готовыми в Великий пост. Аминь!

 

20 января 1991 г.


 Неделя 33-я по Пятидесятнице. О мытаре и фарисее

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Мы слышали сегодня притчу о мытаре и фарисее. В этой притче Спаситель говорит: „И пошел из храма мытарь более оправданный, нежели фарисей...” Неужели это значит, что вся добродетель, подлинная добродетель фарисея не значит ничего перед Богом, а один только вздох мытаря спас его и превознес над праведным фарисеем?

Нет; церковная песнь нам говорит, что мы должны избежать горделивых слов фарисея и научиться высоте мытарева смирения. И одновременно Церковь говорит, что нам надо научиться подлинной, истинной добродетели; но если она нам – повод для превозношения, лучше бы ее не было, лучше бы не было ничего, кроме глубокого, скорбного сознания нашего недостоинства перед Богом.

Мы призваны быть славой Божией; мы призваны так жить, чтобы, видя наши добрые дела, люди воздали славу, хвалу нашему Богу, дивились бы Тому, Который нас, таких же, как другие люди, может научить такой святости, такой добродетели, какую мы видим во святых. Но одновременно эта же добродетель должна привести нас к сознанию, что Бог бесконечно свят, бесконечно велик, и нам перед Ним нельзя хвалиться той добродетелью, которую без Него мы никак не могли бы исполнить. Добрые порывы в нас бывают; а сила их совершить, сила так прожить жизнь, чтобы она была сиянием славы Божией, может нам быть дана только Божией милостью.

И вот почему нам надо, с одной стороны, изо всех сил бороться, чтобы наша жизнь была непорочна, чтобы, глядя на нас, люди дивились, чему нас научил Господь; и одновременно, потому что, борясь за чистоту, за свет, за добро, за правду, мы осознаем все более и более, что свят един Иисус Христос, что только Вот до предела прекрасен, мы должны научиться поклоняться Ему в смирении, в любви, в радости и воздавать славу Ему одному.

Один вздох, действительно, спас мытаря, один крик спас разбойника на кресте; одного слова из глубин нашего сердца достаточно для того, чтобы нам раскрылась Божия любовь: но мы не можем заменить этим последним криком долг целой жизни. Мы не имеем права рассчитывать на то, что, прожив жизнь кое-как, не достойно ни себя, ни Бога, в последнее мгновение сможем сказать: Боже, милостив буди мне, грешному! – и что Бог поверит нам в этих словах. Бог услышит любое слово из глубин сердца, но не расчетливое слово, не такое слово, которое мы скажем как бы в надежде, что одним пустым словом заменим целую жизнь. Поэтому вдумаемся в эту притчу. Сейчас время, когда Церковь нас готовит познать себя с тем, чтобы приступить к Посту уже приготовленными. Аминь.

1976 г. или ранее


 Неделя 34-я по Пятидесятнице. О блудном сыне

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Каким образом можно „перевести” эту притчу, такую богатую и такую дивную, в понятия, которые относятся непосредственно к нам? Сейчас я попробую сделать это еще раз.

Как часто случается, что мы разрушаем глубокие, полные значения и смысла отношения, потому что привыкаем, что любящий нас человек дает, – дает щедро, дает постоянно, никогда не вспомнив о себе: просто дает; и как легко постепенно забыть дающего, помня только дары. Это случилось с блудным сыном, но это случается так постоянно в наших человеческих взаимоотношениях.

Взаимоотношения устанавливаются, потому что каким-то чудом мы вдруг человека увидим, действительно видим человека очами души во всей его красоте, в полном значении этого слова; и затем этот человек являет жизнью и величие, и щедрость души, и жертвенность. А потом постепенно человек для нас все больше утрачивает значение, а дары его – или ее – становятся все более вседовлеющими. Я не имею в виду дары вещественные; я имею в виду тепло, и ласку, и понимание, и столько других вещей. Источник забывается, обесценивается, и „важна” только вода, текущая из него ручейками.

И если мы и дальше продолжаем так относиться, то мы все больше и больше отрываемся от человека; человек существует для нас все меньше и меньше. Блудный сын сказал своему отцу: „Отдай мне то, что будет моим, когда ты умрешь”; иными словами: „Давай согласимся, что ты больше для меня не существуешь; мне нужно только то, что ты можешь дать...” И как блудный сын, мы тогда некоторое время живем из полученных даров; наше сердце еще согрето теплом, которое нам было дано, наш ум все еще живет богатством былого общения. Но постепенно и это истощается, потому что уже не питается от источника, и затем превращается в воспоминание, и мы делаемся голодными.

Все то время, что мы могли проживать полученные дары, мы были окружены людьми, которые хотели поживиться от того, что мы получили: мы были, как блудный сын, окружены людьми, которые облепляли его, пока он был богат богатством своего отца. Но когда ничего от богатства не осталось, они отпали. И оскудение вошло в его жизнь вторично: он отверг одно человеческое взаимоотношение, а теперь сам был отвергнут другими; он остался один... Он старался как-то пропитаться, но питаться было нечем, и он ходил изголодавшимся.

И вот часто в нашей жизни случается, что, оторвавшись от источника взаимоотношений, оказавшись отвергнутыми теми, которые думали, что они могут бесконечно пить от ручейков, струящихся через нас, мы оказываемся изголодавшимися. Если бы только в это мгновение мы могли осознать, что то, что мы забыли и утратили, – это качество живых отношений с Богом и живых отношений с людьми, которые нас окружают!

Мы не можем всю жизнь жить на подарках; жизнь возможна только в отношении к Богу, и в отношении к людям, как бы в непрерывном взаимообмене, когда мы столько же податели, сколько и приниматели щедрости людской и Божией. Но когда нам голодно, когда мы в отчаянии, когда мы, изголодавшись, умираем, – всегда ли мы вспоминаем, что мы отвернулись от Бога, от Живого Бога? Что мы отвергли живой Хлеб Небесный? Что мы создали с окружающими людьми ложные отношения, раздавая то, что не было наше, что было взято в то мгновение, когда оно было дано?

И тогда, значит, настало время нам задуматься глубоко и внимательно над самими собой, и понять, что мы согрешили против Неба, согрешили против отца, против брата, против ближнего, против сестры – против всякого человека вокруг нас. Согрешили – значит, порвали связь, стремясь освободиться от них, – нет, не совсем, – стараясь не иметь с ними отношений дарующего, а относясь, как побирушка, пиявка.

И тогда, значит, настало время возвращаться: домой, туда, к тем, кто питал нас, давал щедро, заботился, и, в конечном итоге, к Богу, Источнику всех благ.

Но так часто, пытаясь вернуться, мы встречаем не отца заблудшего сына: мы встречаем старшего брата, того, который никогда не имел подлинного взаимоотношения любви, дружбы, ни с нами, ни с отцом. Мы встречаем того, который может похвалиться, что он всегда был добросовестным, честно „работал” в доме отца, делал все, что нужно – но безразлично: выполнял, как выполняют обязанность, которой не избежишь, или же как сделку: как работу за плату, работу ради обеспеченности, труд в обмен за принадлежность к „дому”, за обеспеченность.

Нам надо, задуматься над этим; потому что в нашем опыте человеческих отношений мы не всегда только блудный сын; мы так часто являемся старшим братом, и приходящего к нам и говорящего: „Я выпал из общения с тобой по своей вине, я вел – или вела – себя паразитом, я хочу теперь быть другом!” – встречаем словами (или жестом): „Было время, я тебе был другом! Было время – мы жили в общении, которое мне было драгоценно, – ты разбил, разбила его! Раны мои зажили, не хочу я больше раскрыться! Для. меня ты – прошлое; ты мертв, мертва; иди к другим, чтобы они вернули тебя к жизни...” Как часто мы являемся старшим братом?

И мы поступаем так непохоже на отца, который ни в какую минуту не переставал любить заблудшего сына, даже в момент, когда этот заблудший отрекся от него, отверг его, ждал, „когда же ты умрешь”, чтобы распоряжаться всем, что этот человек накопил годами труда, мудрости, годами жертвенной любви. Отец никогда не переставал любить; старший брат перестал – или, вернее, никогда и не любил, только имел „деловые” отношения с теми, кто его окружал.

А отец вперед бежит, чтобы встретить заблудшего: случалось ли нам когда-либо поступить так? Когда кто-то оскорбил нас глубоко, жестоко, – сделали ли мы когда-либо первый шаг, помня, что потерпевшему обиду легче сделать первый шаг, потому что он не унизителен, он не чреват страхом: а вдруг меня отвергнут? – тогда как обидчик в ужасе от предстоящего унижения, а может быть, и отвержения... Сделали ли мы когда-либо первый шаг, чтобы вернуть к жизни того, кто духовно, человечески мертв? Готовы ли мы были дать ему его первую одежду, то есть окутать его былым взаимоотношением? Готовы ли мы были, когда он промотал наше сокровище, унизил нас, обокрал нас, доверить ему наш перстень, дающий ему власть над нашей личностью, нашим имуществом, нашей честью? Дали ли мы ему, как говорит притча, обувь на ноги его, чтобы он мог ходить, и ходить безопасно?

Задумаемся в таких категориях; и если мы так задумаемся, каждый из нас сможет обнаружить, на чем он стоит; в каждом из нас переплетаются все элементы этой трагической и дивной притчи. Но недостаточно обнаружить это; обнаружив, кто мы, мы должны сделать что-то; мы должны принять решение, мы должны отречься от той личности, которой мы были до сих пор, вернуться, и просить о прощении, о милости. Просить прощения у Бога легко, потому что Бог видимо, осязаемо никогда не отсылает нас пустыми от Себя, никогда не говорит нам „уйди от Меня!” Но просить прощения у тех, которых мы оскорбили, и которые обидели нас...

Подумаем над этим: на следующей неделе мы будем вспоминать падение человека, вспоминать, как человечество утратило рай, единство с Богом, единство друг с другом, гармонию с тварным миром, – все потеряло. Сегодня – последнее предостережение; мы можем сделать что-то в течение наступающей недели – не все, но что-то, так, что когда мы предстанем перед Судом, мы бы взглянули на Судию и сказали: „Оправдания мне нет, – но я сделал, что мог; помилуй и спаси!” Аминь.

11 февраля 1990 г.


Неделя 35-я по Пятидесятнице. О Страшном суде

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Сегодня вспоминается день Страшного суда Господня; что страшного в этом суде? Неужели то наказание, которое нас может постигнуть? Нет! В каком-то смысле наказание облегчает тяжесть нашего греха; наказанный чувствует, что он выплатил свой долг, что теперь он может идти свободно. Страшное в этом суде то, что мы станем перед Живым Богом, когда уже будет поздно что бы то ни было менять в нашей жизни, и обнаружим, что прожили напрасно, что за нами и в нас  только пустота, бессмысленность жизни. Весь смысл жизни был в том, чтобы любить живо, активно – не сентиментально, не чувствами, но делом: любить, как Христос сказал: тот, кто любит, должен свою жизнь положить за тех, кто нуждается в любви; не за тех, кто мне дорог, а за того ближнего, кому я нужен... – вдруг мы обнаружим, что прошли мимо всего этого. Мы могли любить Бога, мы могли любить своего ближнего, мы могли бы любить себя, то есть относиться к себе с уважением, видеть в себе все величие образа Божия, все величие нашего призвания стать причастниками Божественной природы (2 Пет. 1, 4), – и мы прошли мимо всего этого, потому что легче было прозябать, а не жить, легче существовать безжизненно.

Что было бы, если бы кто-либо из нас вернулся домой – и увидел, что самый дорогой ему человек лежит убитый? Вот момент ужаса, вот момент, когда человек понял бы, что такое любовь, и что теперь поздно, что этому человеку любви больше не дать, у него отнята самая жизнь... Каково было бы нам?! И когда мы станем перед Христом, разве мы не увидим, что мы ответственны за Его распятие всей нашей жизнью, всея тем, как мы свою жизнь прожили недостойно u себя, u Его, u ближнего нашего. Мы увидим, что убийца не тот, который сбежал до нашего прихода домой, что убийца – это я!

Каково будет стать тогда и стоять перед Христом? Тут не в наказании дело, а в ужасе о себе. У нас есть время; Христос нам говорит, что суд будет без милости тому, кто не оказал милости, что напрасно мы говорили бы, что любим Бога, если мы своего ближнего не любим, что это – ложь. И Он говорит нам сегодня, в чем заключается любовь к ближнему, которая переносится на Него; потому что служить любому человеку, другому человеку, это Его радовать, это Ему служить!

Подумаем! У нас есть покаяние, то есть обращение от земли на небо, обращение сердца и ума, поворот; и этот поворот зависит от нашей воли и от нашей решимости. Святой Серафим Саровский говорил, что между погибающим грешником и спасающимся святым разница только в одном: в решимости. Есть ли у нас таковая? Готовы ли мы с решимостью действовать?

И еще: через неделю мы здесь соберемся на службу прощения; мы будем просить прощения и давать прощение. Но просить прощения без того, чтобы принести плоды покаяния, – бессмысленно; оставаясь такими, какие мы есть сегодня, просить прощения за то, какими мы были вчера, нет смысла! Нам надо продумать свою жизнь, себя: в чем мы виноваты перед каждым отдельным человеком, и решить это менять; и просить прощения не с тем, чтобы чувствовать, что мы теперь свободны от прошлого, а с тем, чтобы взяться за новое; по-новому начать жить, в новом соотношении с теми людьми, которых мы унижали, обижали, обирали духовно – и всячески.

И когда мы будем давать прощение, мы должны это делать ответственно. Давайте продумаем нашу жизнь, поставим вопрос, что было бы, если бы вот теперь, сегодня нам пришлось стать перед Богом – и увидеть, что мы – пустота, что мы прожили бессмысленно и напрасно. И что было бы, если теперь, стоя перед Богом в этой пустоте, мы посмотрели бы вокруг и увидели, что наше спасение зависит от тех, которые готовы нас простить, и от того, способны ли мы простить – и что ни они, ни мы на это не способны.

Давайте подумаем; потому что это дело не проповеди, не чтения Евангельского, это дело жизни и смерти: выберем путь жизни! Аминь!

10 февраля 1991 г.


Неделя 36-я по Пятидесятнице. Прощеное воскресенье

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Из „земли чуждей” мы сейчас идем в страну славы, на встречу с Живым Богом, как дети Его Царства. И этот храм сейчас являет нам образно картину нашего положения: мы стоим в полумраке, и видим Святая Святых Бога, Его собственное место, алтарь, залитый светом Славы. Мы знаем, что Христос принес свет в мир, что Он – Свет, а мы – дети Света. И вот теперь мы устремляемся из тьмы в полумрак и из полумрака – в блистающую славу нетварного Божественного Света.

Во всяком путешествии, когда мы только что покинули привычное место, мы еще полны привычных чувств, воспоминаний, впечатлений; а потом они постепенно бледнеют, пока в нас не останется ничего, кроме устремления к цели нашего пути.

Вот почему на первой неделе Поста читается покаянный канон Андрея Критского; в последний раз мы задумываемся о себе; в последний раз мы отрясаем пыль со своих ног; в последний раз мы вспоминаем о неправде прежних лет.

И прежде чем приступить к Торжеству Православия, когда мы вспоминаем, что Бог победил, что Он пришел и принес правду в мир, принес жизнь, и жизнь с избытком (Ин. 10, 10), принес и радость, и любовь, мы в последний раз обращаемся на самих себя и к другим, чтобы испросить друг у друга прощения: освободи меня от уз, которые сплетены моим недостоинством и которые сковывают меня; от уз, которые сплетены из греховных дел и греховного небрежения, из того, что мы сделали другим, и того, чего не сделали, а что могло принести столько радости, столько надежды, и явить, что мы достойны Божией веры в нас...

Поэтому в течение наступающей недели оглянемся на себя в последний раз, взглянем друг на друга и помиримся. Мир, примирение не означают, что проблем не стало; Христос пришел в мир, чтобы примирить его с Собою, и в Себе – с Богом; и мы знаем, какой ценой это Ему обошлось: беспомощным, уязвимым, беззащитным Он отдал нам Себя, говоря: делайте со Мной, что захотите; и когда вы совершите последнее зло, – узрите, что Моя любовь не поколебалась; она была и радостью, она была и пронзающей болью, но это всегда только любовь...

Это пример, которому мы можем, которому мы должны следовать, если хотим быть Христовыми. Прощение наступает в момент, когда мы говорим друг другу: я знаю, как ты хрупок, как глубоко ты ранишь меня, и потому, что я ранен, потому, что я жертва – иногда виновная, а иногда и безвинная – я могу повернуться к Богу и из глубины боли и страдания, стыда, а подчас и отчаяния я могу сказать Господу: Господи, прости! Он не знает, что он делает! Если бы только он знал, как ранят его слова, если бы только он знал, сколько разрушения он вносит в мою жизнь, он не сделал бы этого. Но он слеп, он не созрел, он хрупок; и принимаю его, я понесу его или ее, как добрый пастырь несет погибшую овцу; потому что все мы – погибшая овца Христова стада. Или же я понесу его, ее, их, как Христос нес крест: до смерти включительно, до любви распятой, когда нам дана вся власть простить, потому что мы согласились простить все, что бы нам ни сделали.

И вот вступим в Пост, как идут из густой тьмы в рассеивающийся сумрак, и из сумрака в свет, с радостью и светом в сердце, отрясая прах с ног, сбрасывая все путы, держащие нас в плену: в плену у жадности, в плену у зависти, страха, ненависти, ревности, в плену взаимного непонимания, сосредоточенности на себе – потому что мы живем в плену у самих себя, тогда как мы призваны Богом быть свободными.

И тогда мы увидим, что шаг за шагом мы движемся как бы через большое море, прочь от берегов мглы и сумрака к Божественному свету. На пути мы встретим распятие; и в конце пути придет день, – и мы будем предстоять перед Божественной любовью в ее трагическом совершенстве, прежде чем она настигнет нас неизреченной славой и радостью. Сначала – Страсти, сначала – Крест; а потом чудо Воскресения. Мы должны войти и в то, и в другое; войти в Страсти Христовы вместе с Ним, и вместе с Ним войти в великий покой и блистающий свет Воскресения.

Себе я прошу у вас прощения за все, что я должен был сделать и не сделал, за то, как я нескладно делаю вещи, и за многие, многие вещи, которые следует сделать и которые остаются несделанными.

Но давайте поддерживать друг друга на этом пути взаимным прощением, любовью, и помнить, что на трудном пути, в момент кризиса очень часто нам протягивает руку человек, от которого мы не ожидали ничего доброго, которого мы считали чужим или даже врагом: бывает, он вдруг увидит нашу нужду и отзовется на нее. Давайте, поэтому, раскроем свои сердца и глаза, и будем готовы увидеть и отозваться.

Подойдем теперь сначала к иконе Христа, нашего Бога и нашего Спасителя, Который дорогой ценой заплатил за власть простить; обратимся к Матери Божией, Которая отдала Своего Единородного Сына за наше спасение; если Она простит – кто нам откажет в прощении? А затем обратимся друг ко другу. А пока мы ходим, будем слышать уже не покаянное пение, но как бы настигающую нас еще издалека песнь Воскресения, которая станет громче на полпути, когда придет время поклонения Кресту, а потом заполнит этот храм – и весь мир! – в ночь, когда воскрес Христос, одержав победу. Аминь.

16 марта 1986 г.


  | СОДЕРЖАНИЕ | Следуюшая глава


Электронная библиотека "Митрополит Сурожский Антоний"
Telegram-канал "Антоний Сурожский. Проповеди"
Книги Митрополита Антония Сурожского на OZON
 

/ Рейтинг@Mail.ru