Лондонский соборный листок №
379 за сентябрь
(выдержки)
СЛОВО МИТРОПОЛИТА ФИЛАРЕТА НАД ГРОБОМ МИТРОПОЛИТА
АНТОНИЯ
Прости нас, Владыко и отец, брат и сослужитель,
мудрый наставник и пастырь-душепопечитель, и по отшествии своем от земли
во обители небесныя помни о нас, верно чтущих Тебя! Сказанное слово, и
Патриарха и Синода, и паствы нашей, еще раз свидетельствовали о той
большой любви, которую мы питаем к Тебе. Сегодня конец словам! Сегодня
вступает в силу молитва о упокоении Твоей души. Так как в живых Ты с
нами молился и горел любовью к Богу, так не престай и на небеси быть
ходатаем о меньшей братии, о сотаинниках Твоих, о всех верно помнящих и
почитающих Тебя. Царство Тебе небесное! Вечный покой!
РЕЧЬ ПРЕОСВЯЩЕННЕЙШЕГО ГРИГОРИЯ, АРХИЕПИСКОПА
ФИАРИЙСКОГО
«...Блаженны мертвые,
умирающие о Господе; ... они успокоятся от
трудов своих, и дела их идут вслед за ними»
(Откр. 14:13).
Сегодня, дорогие братья и сестры о Господе, мы пришли
встретить и приветствовать в последний раз нашего дорогого брата во
Христе, Митрополита Антония Блума, поблагодарить одного из великих
духовных наставников двадцатого столетия за его жизнь и деятельность и
помолиться о том, чтобы Господь упокоил душу его, «идеже праведнии
упокояются». Говоря словами церковного песнопевца: «Приидите, последнее
целование дадим, братие, умершему, благодаряще Бога».
Антоний Блум был светилом среди Православных
епископов, и очень во многих отношениях именно для своей Церкви он
трудился. И тем не менее, его влияние и духовное величие получили
признание не только принявших учение Владыки, Которому он служил, но и
многих из тех, кто никогда в жизни своей не станет Православным. И вот
сегодня мы все собрались вместе в той церкви, где он так часто служил и
проповедовал; и мы поминаем его и отдаем ему дань уважения за те 54
года, которые он преданно служил Русской Православной Церкви здесь, в
Лондоне, этом историческом городе.
Он родился вне своей любимой России, получил
образование во Франции, а в этой стране служил во времена очень трудные
как для России, так и для всего мира. Однако, несмотря на свой
космополитический характер родившегося в диаспоре человека, он никогда
не потерял глубокой любви к языку, культуре и традициям земли своих
родителей. Это было видно по его образу жизни и ясно из его учения.
Действительно можно сказать, что душа его была так же широка и
необъятна, как русская земля, которой он так гордился. В некотором
отношении он разделял трагические судьбы своей страны. Его личность была
так сформирована — по извечному плану Божию, — чтобы вдохновить его на
служение не только России, которую он любил безгранично, но — в черные
дни ее оккупации — послужить и той стране, где получил образование, и
этой стране, которая была открытой, свободной и оказывала поддержку
таким, как он, людям. В самом деле, именно в этой стране он раскрыл все
свои возможности и впоследствии служил ей так замечательно. Митрополит
Антоний был одаренным человеком, у которого были и вера, и выносливость,
необходимые, чтобы проповедовать благую весть о Спасении в постоянно
меняющемся мире, в том мире, чьи «яркие огни» смущают и соблазняют
беззащитных и слабых. В таких обстоятельствах он доискивался до глубин
евангельской истины, и под социальным и духовным давлением жил и служил
Триединому Богу.
Его писания о молитве, плод собственного духовного
опыта, обогатили жизнь бесчисленных тысяч людей. Страницы его книг или
тех, к которым он написал предисловия, дают представление о подлинности
его духовной встречи со Спасителем нашим, Иисусом Христом, Его Матерью и
святыми, так же как и о глубине его личной веры. У него был не слабый
голос придирчивого проповедника, а мощный голос провидца, обращенный
непосредственно к сокровеннейшим глубинам человеческого существа. И,
хотя он ныне почил, голос его не смолкнет, а будет продолжать звучать
для многих будущих поколений.
О митрополите Антонии шла слава как о человеке,
способном дать духовный совет; и много было тех, кто подходил под его
епитрахиль и омофор и там обретал спасение и очищение от грехов. Эти
бессчетные души он теперь вручает Богу. Может ли священник или епископ
преподнести Живому Богу лучший подарок? Его духовничество получало
закалку в молитвенной и аскетической его жизни.
Словно второй святой Амвросий, он всегда держал свою
дверь открытой для тех, кто искал помощи и духовной поддержки. Как его
собрат епископ, и как тот, кто многократно — особенно в течение
последних пятнадцати лет — имел возможность обсуждать с ним духовные и
другие церковные вопросы, я всегда знал, что мнения его будут
обдуманными, а слова — выбранными удачно. Что касается до моего
непросвещенного мнения, я искренно верю, что он послужил хорошо и ныне
достоин услышать слова Господа, говорящего верным Своим рабам: «Войди в
радость господина твоего» (Мф. 25:23).
Полагаю, я не ошибусь, сказав, что именно в последнем
его обращении ко мне, переданном со одра болезни, выражено пожелание,
чтобы две наших епархии — Фиарийская и Сурожская — работали в будущем
даже еще в более тесном контакте друг с другом, чтобы мы могли стать
единым свидетельством о нашей общей вере перед лицом возрастающего
секуляризма и забвения духовных ценностей.
Святейший Вселенский Патриарх, поручивший мне быть
своим представителем на сегодняшней священной церемонии, сказал мне, что
он разделяет скорбь нашего побратима, Московского Патриархата, по поводу
кончины в этой стране его пастыря; и он просил меня передать осиротевшей
пастве Сурожской епархии свои соболезнования и уверения в том, что он
молится об упокоении души Митрополита Антония, которого он знал и чье
служение и вклад в нашу веру и благосостояние Церкви ценил.
В заключение я хотел бы повторить некоторые слова
утешения из наших богослужебных книг; сперва — слова, вложенные
песнопевцем в уста Христовы, а затем — ответ усопшего: «В путь узкий
хождшии прискорбный, вси в житии крест яко ярем вземшии, и Мне
последовавшии верою, приидите насладитеся, ихже уготовах вам почестей и
венцов небесных». — «Ныне упокоихся, и обретох ослабу многу, яко
преставихся от истления, и преложихся к животу: Господи, слава Тебе».
Антоний, святой и блаженный Митрополит Сурожской
епархии, ныне успокоился от трудов своих и лицезрит Господа, Которому он
так верно служил с тех пор, как встретил Его, читая Евангелие от Марка.
Мы славим и благодарим Бога за его долгую жизнь, за его служение Церкви
и верующим и за то, что он был примером для всех нас, и молимся, чтобы
память о нем была вечной.
Вечная Твоя память, достоблаженне и приснопамятне
брате наш, Антоние.
Перевод м. Ксении (Минихан)
СЛОВО ЕПИСКОПА ВАСИЛИЯ СЕРГИЕВСКОГО НА ОТПЕВАНИИ
МИТРОПОЛИТА АНТОНИЯ СУРОЖСКОГО
Вам, наверное, хотелось бы знать, почему я только что
закрыл лицо Митрополита Антония покровом. Так делается при похоронах
всякого священника. И говорит нам это о том, что смерть как переход к
Богу — это переход в мир невидимый. Покров означает совершенно то же
самое, что и иконостас: он символизирует границу между видимой и
невидимой реальностями, созданными Богом. И смерть переносит нас прямо в
невидимую реальность. Завеса Храма, являющаяся основанием для нашего
иконостаса, была украшена с внешней стороны изображениями из мира
тварного. Тварного мира, каким мы видим его: мира материального и
мировой истории. И, созерцая завесу, можно было созерцать, что совершил
Бог.
Как же выглядела завеса с другой стороны? Никто не
видел другой стороны завесы, кроме Первосвященника, да и то — лишь
однажды в год. Ныне Владыка олицетворяет нашего Первосвященника, Христа,
Который, как мы знаем из Послания к Евреям, прошел сквозь эту завесу и
служит вовеки в невидимом алтаре Божием. По другую сторону завесы можно
было видеть будущее: не просто то, что Бог совершил, но и то, что Он
совершит... И быть христианином — значит, для всех нас, войти, в
какой-то мере, за пределы этой завесы, то есть стать способными видеть
не только то, что происходит, но и то, что будет свершаться, что Бог
предназначает для нас.
И, думаю, мы можем вот что сказать о Митрополите
Антонии: еще при жизни он уже глубоко проник за пределы завесы. Он
способен был видеть не только долговременную судьбу Русской Церкви, но и
долговременную судьбу епархии, которую возглавлял. И, как многие из нас,
здесь находящихся, знают по собственному опыту, он видел, чего Бог хочет
от нас: что еще не осуществилось в истории мира сего, но чему предстоит
свершиться.
Нет оснований полагать, что теперь он видит меньше,
чем при жизни. И, я думаю, мы можем поддерживать отношения с ним, зная,
что он способен видеть, чем мы призваны стать; что он и теперь видит эту
реальность нашу, — и молится за нас, за епархию, за Русскую Церковь и за
весь мир. Аминь.
Перевод м. Ксении (Минихан)
СЛОВО АРХИЕПИСКОПА КЕНТЕРБЕРИЙСКОГО НА ОТПЕВАНИИ
МИТРОПОЛИТА АНТОНИЯ
Быть может, очень у многих из находящихся в этой
церкви есть какое-нибудь высказывание Митрополита Антония, которым они
дорожат долгие годы и которое изменило лик того мира, в котором живут
они. Для меня одним из таких высказываний было замечание Митрополита
Антония, что тот, кто берет на себя задачу пастырской заботы о других и
душепопечения, превращает свою душу в базарную площадь.
Пятьдесят лет отец Антоний превращал в такую площадь
свою душу. И цена этого служения была известна тем, кто был к нему
близок, и многим другим, — цена, которую приходится платить за
приведение душ к рождению во Христе. Апостол Павел пишет Коринфянам:
«...Смерть действует в нас, а жизнь в вас» (2 Коринф. 4:12), говоря о
крестоношении, выпадающем на долю Апостола, чтобы другие могли жить
жизнью Воскресения.
Митрополит Антоний превращал свою душу в базарную
площадь. Но базарная площадь делается многолюдным местом оттого, что там
можно найти драгоценные вещи: Царство Небесное «подобно купцу ...,
который, найдя одну драгоценную жемчужину, пошел и продал все, что имел,
и купил ее» (Мф. 13:45-46). Площадь была переполнена людьми, потому что
они знали, что там была драгоценная жемчужина.
Для многих этой драгоценной жемчужиной, предлагаемой
Митрополитом Антонием, была просто живая и преобразующая вера в
Триединого Бога. Для многих это было чувство возвращения домой, в
Православную Церковь. Но для многих людей других конфессий и традиций —
попросту эта тишина пристального, любящего взора, устремленного на Бога,
была самой дорогой и самой ценной в нашем ученичестве.
Нам сказано, что Мария из Вифании «избрала благую
часть, которая не отнимется у нее» (Лк. 10:38-42). Наш дорогой отец, и
брат, и друг, кого сегодня мы вверяем Богу, день за днем избирал «благую
часть, которая не отнимется». В сердце его была драгоценная жемчужина:
та тишина созерцания любви Божией и радость в Божией любви, которые одни
только и могут преобразить мир. И с базарной площади, которою была его
душа, все мы получали сокровища несметные: отблеск Царства Небесного,
временное сопребывание в Царстве Небесном, надежду на Царство Небесное.
Вверяя его сегодня его Создателю и Спасителю, мы молимся о том, чтобы
драгоценная жемчужина, Ему вручаемая, жила и в наших умах и сердцах; и
чтобы его молитвами и молитвами всех святых мы тоже имели мужество
превращать души наши в базарную площадь, где можно было бы обрести
сокровища Божии и ими поделиться с другими.
Вечная ему память.
Мы начинаем публикацию воспоминаний о владыке
Антонии и хотим обратиться с просьбой ко всем, кто знал Владыку лично и
хотел бы поделиться своими воспоминаниями с читателями "Листка",
присылать их по электронной почте:
[email protected]
Первая статья написана врачем-иглотерапевтом,
голландкой по происхождению, Freke De Graaf.
Вторая статья была прислана нам Валентиной Матвеевой,
режиссером фильма "Встреча" о владыке Антонии и Сурожской епархии.
Третья статья — от редактора.
РАЗМЫШЛЕНИЯ У ГРОБА ВЛАДЫКИ АНТОНИЯ
В Воскресенье 3-го августа о. Михаил объявил на
Литургии, что Владыка Антоний находится в критическом состоянии и за
него будут дважды в день совершаться молебны. У меня и в этот, и на
следующий день было на службах ощущение особой близости со всеми
молящимися. В понедельник, день Св. Равноапостольной Марии Магдалины,
как только начался вечерний молебен, пришла весть о кончине Владыки.
Вместо молебна была отслужена первая из панихид, служившихся утром и
вечером до погребения тела 13 августа. Во время этой панихиды, да и во
все время до похорон Владыки многие испытывали чувство просветленности и
полноты жизни. Но казалось, что она замедлила свой ход, и переживалось
это не только внутренне, но и физически из-за продолжающейся летней
жары. Неизвестно мне было, что должно произойти, но ожидание чего-то
было исполнено тишины и торжественности.
Тело Владыки перенесли в Собор за три дня до похорон.
Мне казалось, что это он сам вернулся домой: ведь здесь он служил около
пятидесяти лет, предстоя Христу в молчании и горении духа; здесь
проповедовал и проводил беседы. Сюда приходили к нему тысячи людей.
Каждый нажимал кнопку звонка на синей боковой двери, и Владыка выходил к
нему. Собор был для Владыки местом, полным глубокого мира и радости,
несмотря на то, что долгие годы люди изливали здесь ему свои горести,
душевную боль и сомнения. Сюда же и вернулся наш Владыка...
Когда гроб приблизился к храму, его встретил звон
похоронного колокола, как бы давая исход нашей скорби своим
торжественно-размеренным звучанием. Впереди шел Владыка Василий. В
Соборе духовные чада Митрополита Антония, — священники и миряне, —
окружили гроб перед аналоем. На всех нас сошло молчание; «Святый Боже,
Святый Крепкий, Святый Бессмертный», — просила я, — буди с нами... После
кратких молитв мы все подошли ко гробу, как бы приветствуя нашего
пастыря в его родном доме. Многие из нас, до этого момента, долго его не
видели. Владыка лежал, — тихий и безмолвный. (Меня поразило, как мал он
был ростом). Вокруг царило чувство глубокого покоя.
Еще до прибытия тела Владыки, во время многих
панихид, чувство жизни и просветленности постепенно усиливалось,
подготавливая нас к встрече с ним. И теперь мне казалось, что перед нами
лежит не он, а икона того незримого мира, который он так ясно видит
теперь. И у меня тоже была возможность «увидеть», убедиться, что ныне
Владыка со Христом, со святыми, что он достиг своей Субботы, и это
смягчало мою боль. В душе звучали слова, совсем недавно услышанные мною
из его уст: «Я знаю одно, — что после моей смерти я не разлучусь ни с
вами, ни с епархией». Он произнес это, как бы говоря с самим собою,
будто повторяя всем известный факт, а не свою личную веру выражая. И,
глядя на него теперь, я недоумевала: разве возможно, чтобы он или любой
из нас умер? Ибо Владыка был так полон жизни, жизни Христовой, что
умереть не мог. И мы тоже не умрем. Это казалось таким очевидным!..
После того, как все приложились к телу Владыки,
случилось нечто замечательное и неожиданное. Люди безмолвным кольцом
окружили гроб и долго стояли возле него. Не было произнесено ни слова.
Все вокруг было полно благоговейным, любовным молчанием: будто мир и
покой Владыки изливались на нас, а от нас вновь возвращались к нему.
Нечто похожее случилось и накануне похорон, уже после наступления
темноты, около десяти вечера. Никто не хотел уходить домой. Даже дети
сбежались, чтобы побыть с Владыкой. Всем хотелось остаться с ним немного
подольше, — в бдении и душевном покое. Ощущение того, что все мы
причастны неизреченной, незримой красоте, было сильнее печали.
В день погребения жара достигла апогея, и, чтобы
несколько ее умерить, в храме поставили вентиляторы. Литургия началась в
8.30, а после нее, в 11 часов, было отпевание. Знавшие и любящие Владыку
люди съехались со всего мира. Служило столько священников, что все они
не могли поместиться в алтаре, и некоторые из них молились вместе с
народом. Единственный раз в своей жизни Владыка Антоний был среди нас
благословляем епископом своей епархии. Однако, лежа в гробу в центре
храма, он как бы сам и совершал службу. Он одновременно и был
благословляем, и невидимо благословлял нас.
Почти через пять часов непрерывной молитвы
заупокойная служба подошла к концу. Митрополит Минский, Филарет,
Архиепископ Фиатирский Григорий, Владыка Василий и Архиепископ
Кентерберийский с глубоким чувством рассказали в своем надгробном слове
о том, как Владыка Антоний повлиял и на их жизненный путь, и на
современное христианство в целом. По окончании их речей, все подходили
ко гробу по одному, чтобы попрощаться с нашим пастырем, а хор пел ему
«Вечная память».
После того, как последний из пришедших проститься с
Владыкой поцеловал его руку, мы встали с зажженными свечами вокруг гроба
— в последний раз. Была полная и глубокая тишина — тишина, которую он
так любил в жизни. Затем о. Иоанн прочел отрывок из Евангелия, Евангелия
воскресения: Мария Магдалина у гроба и слова Христа : «любишь ли меня?
Паси овец Моих».
Затем шестеро из его священников подняли гроб и
осторожно понесли его на своих плечах. Каждого из них Владыка взрастил и
поддерживал, молился за них — сейчас была их очередь. Последнее
благословение было преподано во дворе, когда гроб водружали в блестящий
черный катафалк. Шестеро священников стояли по обе стороны автомобиля,
словно солдаты на параде. Яркий солнечный свет пронизывал их фигуры,
окна автомобиля, стоящий внутри него гроб, и в отражениях казалось, что
священники находились не только снаружи, но и внутри катафалка, рядом с
гробом. Не было больше границы между ними.
Затем мы отправились на Old Brompton, очень красивое
кладбище, и ожидали прибытие катафалка. Мы стояли возле приготовленной
могилы в старой части кладбища, рядом с похороненными здесь же мамой и
бабушкой Владыки Антония. Было довольно много людей, внимание всех было
приковано к длинной аллее, идущей от центральных ворот. Вдалеке
показался катафалк и затем остановился, его фары при дневном свете
горели огнем. Шестеро других священников подняли гроб на свои плечи.
Когда они начали медленно двигаться по направлению к нам, мне казалось,
что Владыка сам радостно шел впереди них. Пение хора сопровождало всю
процессию, вплоть до момента опускания гроба в могилу. Потом в тишине,
один за одним, все подходили, прощались и бросали горсть земли в могилу.
Нарушив тишину, вдруг несколько голосов начали петь Пасхальные
песнопения, люди постепенно стали подхватывать, и затем мы уже все пели
«Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех
живот даровав».
Когда последним человеком была брошена горсть земли
на прощание, нахлынула глубочайшая тишина, наполненная глубоко почтения,
благоговения и трепета. Могилу засыпали землей. Над могилой водрузили
крест, и мы все пели «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко».
Уже смеркалось, когда люди наконец стали расходиться
и направились в церковь на поминки, унося с собой удивительное чувство
радости, дарованное нам, несмотря на утрату дорогого нашим сердцам
Владыки.
Freke De Graaf
ВСТРЕЧА
Лет 20 назад со мной случилась беда — я заболела.
Врачи определили срок жизни — год. Мои друзья решили меня крестить.
«Зачем? — спросила я, — я скоро умру». «Тем более надо креститься», —
отвечали они.
Библии не было, невозможно было в те годы ее достать,
а меня надо было готовить. И вот кто-то принес тоненькие листочки,
сколотые скрепкой, пятый — слепой — экземпляр, напечатанный под копирку
на плохонькой машинке. «Митрополит Антоний Сурожский. Проповеди и
беседы». Эти листочки тайно ходили тогда по рукам и, видно, их было
много, если дошли и до меня. Тогда я еще не знала, что Таня и Алена
Майданович, рискуя свободой, сеяли их по всей стране.
Так я впервые узнала имя — Антоний Сурожский. Я
начала читать.
И тут в мою сжатую, скомканную, наболевшую от
невылившихся рыданий душу вошло тепло, словно стал разгораться огонь —
ровный, не обжигающий, но согревающий, и я физически ощутила, как боль и
мрак уходят. «Этот человек встретил Бога, — думала я. — Если он верит в
Него, то и я поверю».
Через 10 лет я встретилась с Владыкой Антонием в
Англии, через 15 — сняла фильм о нем и назвала его «Встреча». Я
благодарна Богу за эту встречу.
У нас в России люди читают, видят и слышат Владыку
Антония, и слово его много заблудших душ привело ко Христу.
Как-то в переполненной загородной электричке, среди
измученных жарой и дальней дорогой людей, я увидела лицо женщины,
которое меня поразило. Оно сияло какой-то тихой радостью, она мягко
улыбалась, не отрывая глаз от книги. Я прочла на обложке — Антоний
Сурожский «О Встрече». Отблеск иного мира дрожал на ее лице, как лучи
солнца, падающие сквозь молодую листву.
Вот и еще одна встреча произошла...
Валентина Матвеева
С-Петербург
ОТ РЕДАКТОРА
Ушел от нас владыка Антоний...
Такие личности, как он, не могут не оставить след в
душе каждого, кто встречал его. Нам, прихожанам Успенского кафедрального
собора в Лондоне, посчастливилось жить рядом с Владыкой — кому на
протяжении многих лет, кому только в последние годы его жизни. Мы
слушали его беседы, мы собирались вокруг него на ежегодных епархиальных
съездах, мы видели его почти на каждом воскресном и праздничном
богослужении. И то, как служил Владыка, потрясало всех. Это было
истинное предстояние перед Богом, полное погружение в совершаемое
таинство. Голос его до последнего сохранял силу, и слова молитвы
чеканились и западали в душу, заставляя тут же собраться,
сосредоточиться, "житейское отложить попечение".
Многим из нас удавалось общаться с Владыкой лично.
Безусловно, каждому запало в душу что-то свое, особенно дорогое в
личности Владыки. Меня всегда поражало то, как он встречал каждого
человека. В ту минуту казалось, что для него нет никого дороже его
собеседника — такой радостью светились его глаза, улыбка озаряла его
лицо, а взор проникал в самую душу.
Я обычно складывала руки для благословения и Владыка,
дав его, никогда не давал целовать свою руку, а, упреждая, сам схватывал
руки в теплом дружеском пожатии и первым вопросом всегда было: "Ну как
Вы?" И многие годы я в ответ начинала делиться с Владыкой наболевшим.
Только в последние годы ко мне пришло понимание того, что Владыка все
наши беды, всех нас нес на своих плечах, даже будучи
уже тяжело больным; вместе с пониманием пришло и раскаяние. И уже в свою
очередь я спрашивала Владыку о том, как он себя чувствует. То, что я
слышала, успокоения не приносило, а еще больше волновало сердце...
Владыка был поистине великим проповедником. Многие
души он привел ко Христу или обратил в Православие. Для меня лично
сердцевиной его проповеди в первую очередь являлось бескомпромиссное
утверждение того, что Бог — это Любовь. Что же касается бесед Владыки,
которые он проводил каждый второй четверг, то они всегда давали обильную
пищу для размышлений. Если что-то было не совсем ясно, то понимание
могло прийти позднее. Даже если разум не во всем соглашался с Владыкой,
то сердце чувствовало глубинную правоту. В тех же случаях, когда по
разным жизненным поводам у меня возникали несогласия с Владыкой, то они
никак не влияли на наши отношения. По одному поводу расхождение было
особенно глубоким. Через некоторое время мне Владыка сказал: "Я очень
рад, что несмотря на наши разногласия мы остались друзьями."
Я бесконечно благодарна Владыке за то, что через свои
проповеди и беседы он расширил мое понимание Христа и приблизил меня к
Нему, сделав Его для меня более "человечным". Кроме того, откровением
для меня стала мысль Владыки о том, что Бог верит в человека. Свою
благодарность я поспешила выразить Владыке при нашей с ним последней
беседе. Я понимала, что эта встреча может оказаться последней, и так оно
и оказалось.
Мне, к моей глубочайшей скорби, не пришлось проводить
Владыку в последний путь. Может быть поэтому я не верю, что его уже нет
среди нас. Его незримое присутствие в храме ощущается многими, и многие
чувствуют, что он жив. Кроме того я глубоко уверена в том, что наша
последняя встреча с Владыкой была последней лишь на этой земле.
Марина Безменова
